Женщина по имени Солнце. История великой любви - Инна Тронина

Но не стану опять забегать вперёд, чтобы не путать свой рассказ. Зафер предложил мне вновь жить с ним, обещал усыновить моих детей, но я ответила ему, что на такое не пойду никогда. Слабохарактерный и ранимый, он не мог поставить женщину на место, когда это необходимо было сделать. И в то же время, чтобы оправдаться перед самим собой из-за отсутствия твёрдости, обижал невинную супругу, полагая это проявлением воли и характера. Он даже не мог отважиться на анонимное обследование в американской клинике, считая невероятным попустительством уступку мне.

Разумеется, упрекать меня ему было куда легче, чем противостоять Захве, заглушающей своими воплями шум целого восточного базара! Если накануне свадьбы и в первые годы совместной жизни я пусть не любила, но искренне уважала Зафера, безусловно считала его достойным себя и даже гораздо выше, то после почувствовала, что презираю его. Да простит меня Аллах за брань, но это так. Не ненавижу, а именно презираю, ибо большего этот человек не достоин.

Он позволил обвинить меня в преступлениях, которые караются смертью или поркой. Он верил любым наветам, возведённым на меня. А после счёл, что простое извинение и сожаление смогут искупить его проступок. Абдель к тому времени погиб в автокатастрофе, находясь за рулём роскошного лимузина, купленного фактически на мои деньги. Отнявшая их у меня Захва с горя сошла с ума и надолго попала в психиатрическую лечебницу.

В нашем брачном контракте было записано, что я желаю быть единственной женой своего мужа. Он не мог взять в дом вторую, не оформив развода со мной. По той же причине я несколько лет отказывала второму своему супругу, господину и повелителю, которого любила больше жизни, потому что не могла быть у него единственной, а только третьей. И лишь после начала войны, когда смерть уже витала над нашими головами, мы поженились. Свидетельство о браке хранится на почётном месте в моей комнате, рядом с кусочком кисвы, чёрного покрывала святилища Каабы, привезённым мною из Мекки. Меня можно называть хаджа Шамс. Два года назад я совершила паломничество и дала обет перед Аллахом. Теперь я до самой смерти буду одинока. Я сделала этот выбор после долгих раздумий и несу за него полную ответственность.

Мы вернулись в Египет летом девяносто седьмого года. Тогда я окончательно поняла, какую совершила ошибку, даровав Заферу прощение после наветов его племянника в Бостоне! Изгнанная братом Захва времени даром не теряла. Когда мы вернулись сначала в Луксор, а потом и в Каир, я постоянно чувствовала на себе косые взгляды, а за спиной слышала злобный шёпот.

В Америке мои злоключения происходили только дома. Выходя на улицу, посещая университет, общаясь со свободными, как мне казалось, невероятно счастливыми людьми, я попадала в нормальную жизнь, Я смотрела на них в аудиториях, в клиниках, на набережных, в ресторанчиках, в метро – везде! Смотрела и завидовала, сама проклиная себя за подобные мысли, потому что терпеть домашний гнёт больше уже не могла.

Там меня не имели права убить, избить, потому что в этих случаях имели бы верные проблемы с суровыми американскими законами. Даже теперь, столько перестрадав по вине этой страны, вернее, её преступного руководства, я всё же храню о ней самые лучшие впечатления. Вспоминаю разных людей, которые поддерживали и утешали меня. Тогда и нужно было вырвать у Зафера развод, вынудить его трижды произнести слово «таляк», и таким образом сбросить цепи.

Но Аллаху было угодно иное, и я уступила уговорам родного брата. Развод затрагивает интересы многих семейных кланов, и потому его по возможности стараются избегать. Так в конце концов и случилось, после того, как меня не приняли в каирскую клинику, где до этого обещали место. Мой автомобиль вечером на улице закидали камнями. Мне повезло, что вмешалась полиция. Иначе толпа злобных старух в чёрном серьёзно покалечила бы меня, а то и убила.

Да, я была среди наших женщин особенной. И хоть даже в мыслях не имела совершить вменённые мне грехи, одним своим видом вызывала неприязнь. Меня упрекали за гордыню, за тщеславие, за себялюбие, за разврат и непочитание мужа. Но на самом деле я хотела иметь только чуть больше свободы, делать выбор. Тот самый выбор, право на который дарует людям Аллах…

Несмотря на творящееся безумство, мой отец бы против развода и призывал меня помириться с Зафером, пойти на уступки и вернуть в дом покой. Я со слезами отвечала, что, к сожалению, это не в моей власти. Не я начинаю скандалы, не я нашёптываю всякие гадости про своих домочадцев на базарах и за занавесками женских половин домов. Я не могу прекратить то, что сама не начинала, и потому остаётся лишь уйти от Зафера.

Я объяснила отцу, почему Захва меня ненавидит, да он и так всё знал. Я уверяли их с мамой, что никакая моя покорность, никакие благочестие и смирение, никакие прощение и покаяние не заставят Захву прекратить войну и уменьшить её влияние на брата. Я тогда, в порыве отчаяния, выкрикнула, что всемилостивый Аллах, должно быть, потому и не послал нам ребёнка, что эта ведьма Захва непременно убила бы его, чтобы получить деньги! Так пусть же она их получит и подавится. Я согласна отказаться от приданого и уехать в Америку, где мне не грозит расправа, только бы всё закончилось.

За три месяца нас не удалось помирить. Я мотивировала своё желание развестись ещё и тем, что муж, скорее всего, бесплоден, так как отказывается пройти освидетельствование. Поскольку я не имела другого мужчины, трудно судить о том, могу ли я родить. А вот у Зафера были женщины, и ни одна не понесла от него. Я говорила и об оскорблениях, унижениях, о том, что под конец начались угрозы сильно избить меня.

И наконец, время ожидания, идда, закончилось. Несмотря на то, что по закону я могла оставаться в доме мужа, отъезд состоялся в тот же день. Мама обняла меня и шепнула, что лучше всего будет перебраться в Александрию и как можно реже появляться на улице, потому что в Луксоре и в Каире со мной может случиться несчастье.

Уже не только Захва с Абделем, но и многие завистники моего отца, да и Хамаля тоже, присоединились к травле, нанося тем самым непоправимый урон авторитету семьи аль-Шукри. Захва торжествовала, потому что я вернула приданое, а Зафер, сам измученный этой склокой, поклялся сестре никогда больше не жениться.

Надо сказать, что и я почувствовала невероятное облегчение от одной только мысли о том, что эту отвратительную женщину более никогда не увижу. Предчувствие меня не обмануло – до сегодняшнего дня мы с ней не встретились ни разу. А вот Зафер сделал мне новое предложение. Надо сказать, что такие случаи у нас нередки. После развода бывшие супруги вновь оформляют брак. Но для нас с Зафером об этом не могло быть и речи, несмотря на то, что он при каждом удобном случае не устаёт повторять, что за всю жизнь лучшей женщины у него не было. И что, отняв у моих детей отца, Аллах велит именно ему, Заферу, взять на себя заботу о них…

* * *

– «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного…» Уже в который раз повторяю я первые слова суры «Аль-Фатиха», а повествованию моему не видно конца. Скажу сразу, что после развода я пережила страшные дни. Страдала не я одна. Горевала вся наша семья, на которую пали обвинения в ненадлежащем воспитании дочери. Слухи ползли по улицам, как змеи, и жалили нас, убивая ядом. Объявились некие женщины, утверждавшие, что я делала им аборты. А я в то время находилась в затворничестве, в Александрии. Только то, что алиби моё оказалось незыблемым, спасло меня от жестокого наказания. Не успели стихнуть эти наветы, как появились другие. Якобы я сделала укол больному раком старику, намеренно увеличив дозу промедола, и он умер. Действовала я якобы по просьбе его родных, мечтавших завладеть наследством, и далеко не бескорыстно. Некий восьмидесятишестилетний мужчина действительно скончался в Луксоре, но никаких инъекций ему вообще не делали. Он желал принять все страдания, посланные Аллахом. Это обстоятельство вновь выручило меня. В противном случае пришлось бы долго доказывать свою невиновность.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Данная террористическая организация запрещена на территории Российской Федерации.